АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ





Исследования
по логике
научного познания





Материалы
международного симпозиума





МОСКВА «НАУКА» 1990





В книге помещены работы участников международного симпозиума «Актуальные проблемы логики научного познания» (Москва, 1984). Авторы исследуют вопросы понимания, стиля мышления и уровней знания, природы логики, ее видов, в частности, неклассических логик (интуиционистской, модальной, паранепротиворечивой), логической семантики, отношения логики и диалектики. В ряде статей рассматриваются проблемы научного творчества – роль подсознания и интуиции, соотношение человеческой и человеко-машинной логики, возможности функционального моделирования творческого мышления.

Для специалистов-логиков, всех интересующихся вопросами логики и методологии науки.






СЕМАНТИЧЕСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПОНИМАНИЯ


А. Л. НИКИФОРОВ (СССР)




До недавнего времени методология науки разрабатывалась почти исключительно как методология естественнонаучного познания. В своих исследованиях структуры и методов науки методологи еще и сейчас, как правило, ориентируются на математику, астрономию, физику, химию — короче, на математизированные естественнонаучные теории. Область же общественных наук почти не затрагивается, а если к ней изредка все же обращаются, то лишь затем, чтобы показать, что результаты методологии естествознания применимы и в этой области. Методами гуманитарных наук, или «наук о духе», с XIX в. отчасти занималась герменевтика, однако длительное время методология естествознания и герменевтика развивались параллельно, не оказывая почти никакого влияния друг на друга.

В последние годы между ними наметилось определенное сближение. Выяснение причин этого заслуживает специального рассмотрения. Здесь же можно указать лишь на два обстоятельства, содействовавших пробуждению интереса к общественным наукам у методологов естествознания. Во-первых, крушение неопозитивизма и его идеалов научности заставило их по-новому взглянуть на общественные науки: если ранее считалось, что история или социология в своем развитии просто еще не доросли до теоретической стадии и со временем по своим методам и структуре станут походить на теории математического естествознания, то теперь все больше сторонников приобретает мысль о том, что общественные науки обладают определенной спецификой и их методология не обязана слепо копировать методологию естествознания. И во-вторых, обсуждение некоторых внутренних проблем самой методологии естествознания, таких, как проблема сравнения конкурирующих теорий, вопрос о возможностях коммуникации между сторонниками старой и новой теорий, проблема значения научных терминов, проблема научной рациональности и т.п., приводит ее представителей к необходимости рассматривать естествознание в более широком контексте человеческой культуры и обращаться к понятиям, которыми традиционно занималась методология общественных наук, в частности герменевтика.

Среди этих понятий одним из наиболее важных является, несомненно, понятие «понимание». До сих пор оно практически не встречалось в методологии естествознания, да и в методологии общественных наук упоминается довольно редко. Отчасти это объясняется тем, что герменевтика, начиная с Ф. Шлейермахера, придавала понятию понимания тот психологический оттенок, который вызывал настороженное отношение у методологов, привыкших опираться на объективные методы анализа. Однако к настоящему времени накопилось уже немалое количество работ, в которых предприняты попытки философского и логико-методологического рассмотрения этого понятия1. Такие попытки представляются чрезвычайно важными прежде всего с точки зрения общественных наук, изучающих человека, его деятельность, продукты этой деятельности, отношения между людьми, социальные учреждения и т. п. Изучение феноменов культуры опирается на понимание человеческой деятельности, поэтому в методологии общественных наук понятие понимания должно быть одним из центральных понятий.

Но и для методологии естествознания оно может также представлять определенный интерес. И не только потому, что ученые должны понимать тексты своих теорий, понимать друг друга в ходе своей работы, в совместных дискуссиях и т. п. С этой точки зрения понятие понимания разрабатывается герменевтикой и методологией общественных наук. Гораздо более важно другое. Интуиция нам подсказывает, что наука дает — должна давать — не только описание и объяснение окружающего нас мира, не только знание фактов и законов, но и все более глубокое понимание явлений природы. Если согласиться с этим, то сразу же становится очевидным, что понимание — функция науки и методология науки не может игнорировать анализ этой функции.

Исходным пунктом такого анализа, по-видимому, должен быть ответ на вопрос: что такое «понимание», что значит «понять»? Причем ответ должен быть таким, чтобы понятие понимания имело смысл как для методологии общественных наук, так и для методологии естествознания. Настоящая статья посвящена решению именно этой задачи.



1. Традиционное истолкование


За ответом на поставленный выше вопрос естественно обратиться к уже имеющимся ответам. Как известно, Ф. Шлейермахер считал, что понять исторический текст — значит проникнуть в духовный мир творца этого текста и повторить его творческий акт. Для В. Дильтея понимание было специфичным методом общественных наук, методом психологической реконструкции духовного мира человека прошлого и переноса его в настоящее. Последователи Шлейермахера и Дильтея до сих пор склонны говорить о понимании как о «вчувствовании» в духовный мир другого человека как об «эмпатическом со-переживании» его мыслей и чувств2. Не останавливаясь на анализе истолкований подобного рода, отметим следующее. Все они и многие современные определения понятия понимания опираются на одну, очень простую и привычную идею.

Понять некоторый объект, — значит усвоить (постигнуть, открыть) смысл этого объекта. Дело представляется приблизительно следующим образом. Имеется, скажем, некоторый текст. Автор текста, вложил в него определенное содержание, смысл, т. е. какие-то свои мысли и переживания. Текст как таковой несет в себе эти мысли и переживания. Понять текст — значит открыть и усвоить его содержание, пережить то духовно-душевное состояние, которое переживал автор текста в момент его создания. Именно в этом смысле понятие понимания употребляется во многих выражениях повседневного языка, используется в герменевтике и философско-методологической литературе 3. Такое его истолкование можно назвать традиционным.

Посмотрим теперь, к каким следствиям приводит традиционное истолкование понятия понимания. Если «понять» означает «усвоить смысл», то понять можно только то. что уже до процесса понимания обладает смыслом и, таким образом, имеет знаковую природу, будучи важно не само по себе,, а как выражение чего-то иного. Образцовый пример — языковые выражения, тексты, речь. Именно об их понимании чаще всего идет речь в герменевтике. Они обладают смыслом, поэтому их можно понять. При этом для нас несущественно, что они собой представляют с «материальной» стороны: звуки, следы мела на доске, пятна типографской краски. Важно то, что за ними стоят значения, которые можно открыть и понять. Если же объекты, вещи, процессы лишены смысла, то, очевидно, их нельзя и понять, бессмысленно даже говорить об их понимании.

Зададимся вопросом: какие же вещи наделены или обладают смыслом? По-видимому, только те, которые являются продуктом деятельности человека и в которые следовательно, он мог вложить свои мысли, чувства, цели, желания и т. п. — все то, что можно назвать смыслом. Это прежде всего языковые выражения, тексты. Но не только они. Сюда же можно отнести все произведения искусства, жесты, поступки, действия людей, орудия труда — короче, вся предметы материальной и духовной культуры общества, все то, что испытало воздействие человеческого труда и хранит в себе отпечаток этого воздействия — смысл. Взять, к примеру, обыкновенный стул. Это такой же материальный предмет, как дерево или камень. Но в отличие от последних он сделан руками человека, который создавал его с определенной целью и для выполнения определенной социальной функции. Социальная функция стула, для выполнения которой он был изготовлен, — это и есть его смысл— смысл, который можно открыть и, таким образом, понять, что такое стул.

Все предметы материальной и духовной культуры общества воплощают в себе мысли, чувства, цели человека, все они могут быть поняты. Поэтому общественные науки, имеющие дело с изучением продуктов деятельности человека, необходимо включают в себя понимание. Но, понимая объекты культурного мира, мы в конечном итоге всегда понимаем их создателя — человека.

Явления природы лишены смысла, ибо не созданы человеком, поэтому их нельзя понять, нельзя даже говорить об их понимании. Если же все-таки говорят о понимании природы, сохраняя в тоже время традиционное истолкование понятия понимания, то должны неявно допускать, что явления природы наделены смыслом, т.е. кем-то созданы. Это не приводит к трудностям в рамках религиозного миросозерцания, рассматривающего явления природы как символы божественной воли. Понять явление природы — значит открыть его божественный смысл. Но как говорить о понимании природы в традиционном смысле, оставаясь на материалистической позиции?

Традиционное истолкование влечет принципиальное различие между общественными и естественными науками. Оно обусловлено различием изучаемого материала: естествознание исследует явления природы, лишенные смысла, а общественные науки имеют дело с осмысленным материалом. Отсюда же вытекает и различие в методах исследования: естествознание описывает, классифицирует явления, выявляет связи между ними, открывает причины, объясняет; для общественных наук главным оказывается понимание феноменов культуры, раскрытие заложенного в них смысла. Например, представитель естествознания, изучая, скажем, произведение живописи, будет интересоваться качеством холста, химическим составом красок, последовательностью их наложения, их изменением под влиянием внешних воздействий и т. п. Он может даже описать, что именно изображено на полотне. Но это и все. Дальше начинается сфера искусствоведа, который пытается понять произведение, т. е. открыть, реконструировать те мысли и чувства, которые владели художником в момент создания полотна.

Традиционный ответ на вопрос о том, что такое «понимание», приводит к известной дихотомии «наук о природе» и «наук о духе». Если «понять» — значит «усвоить смысл», то понятие понимания важно лишь для методологии общественных наук, а в методологии естествознания ему нет места, ибо явления природы лишены смысла. Вообще говоря, с этим вполне можно согласиться. Но если мы все-таки хотим говорить о понимании природы, то мы должны как-то иначе определить понятие понимания.



2. Понимание как интерпретация


Начнем несколько издалека. Традиционное истолкование понимания опирается па предположение о том, что один человек всегда и вполне способен выразить свои мысли и чувства в чем-то внешнем — движении, слове, предмете, а другой человек способен всегда и вполне открыть вложенные в слово или предмет переживания и сам пережить то, что переживал первый субъект. Как только это предположение сформулировано в явном виде, сразу же становится очевидно, что оно ошибочно, что это иллюзия. И разоблачают эту иллюзию как раз те люди, которые специально и профессионально заняты тем, что свои мысли и чувства пытаются выразить в каком-то внешнем и общедоступном материале. Не свидетельствуют ли о трудностях такого выражения черновики писателей, этюды, зарисовки, заготовки художников и скульпторов? Наиболее остро их переживают поэты:

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь,
Взрывая, возмутишь ключи —
Питайся ими — и молчи!

Ф. И. Тютчев


Но и философы неоднократно обращали на них внимание. «Язык переодевает мысли,— писал, например, Л. Витгенштейн.— И притом так, что по внешней форме этой одежды нельзя заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем не для того, чтобы обнаруживать форму тела. Молчаливые соглашения для понимания разговорного языка чрезмерно усложнены»4. Самое большее, на что способен человек, — это лишь отчасти выразить внешним образом свои духовные переживания.

Эта констатация помогает нам отделить человека от его творения. В процессе понимания отнюдь не происходит непосредственного соприкосновения двух душ. Внешняя форма выражения мыслей и чувств человека отрывается от своего создателя и начинает существовать самостоятельно, со всем тем — и только тем, — что удалось вложить в нее в процессе творчества. Творец и сам может не знать, удалось ли и в какой степени удалось ему реализовать свой замысел. И в процессе понимания мы имеем дело именно с текстом, произведением, а не с душой человека, сотворившего их.

Как же мы понимаем текст или поступок? Сразу же бросается в глаза, что разные люди одно и то же понимают по-разному. Если взять, например, художественное произведение, то едва ли найдутся хотя бы два человека, которые понимают его совершенно одинаково. Особенно ярко это проявляется в понимании драматургических произведений. В театре постоянно говорят о том или ином «прочтении» пьесы, о той или иной «интерпретации» роли актером и т.п., в сущности — о различных пониманиях текста пьесы. Вот пьесы Шекспира — изучены до последней запятой сотни постановок во всех странах мира, необозримое число искусствоведческих работ. Казалось бы, за сотни лет должно было выработаться некое единое понимание. Но нет! В Тбилисском театре им. Ш. Руставели актер Хорава делает из Отелло воина и философа, борца со злом. В его исполнении Отелло действительно не ревнив, как заметил Пушкин, а лишь доверчив. Поверив Яго, он судит и выносит приговор: лицемерие, ложь, предательство должны быть наказаны, поэтому Дездемона должна умереть. Отелло в такой интерпретации — жертва собственной чистоты и благородства.

Отелло Лоуренса Оливье в Лондонском театре «Олд Вик» — более простая и цельная натура. Любовь к Дездемоне, в сущности, исчерпывает всю его духовную жизнь, поэтому, когда эта любовь оказывается подорванной, его дух помрачается и душа пропитывается ненавистью. У Оливье Отелло не столько доверчив, сколько именно ревнив. И ревность его становится злом, убивающим Дездемону. В такой интерпретации Отелло — сам носитель зла, он не только жертва Яго, но и палач Дездемоны. Вот два почти противоположных понимания одного образа, одного текста: Отелло — мужественный судья и борец со злом и Отелло — ослепший от ревности палач, носитель зла 5. Можно сказать даже больше: возможность различных пониманий одного текста, возможность наполнить старый текст, известные образы новым, более современным и актуальным содержанием — это основа театрального искусства. Если бы текст допускал только одно понимание, театр был бы не более чем ремеслом.

Итак, в процессе понимания мы даем интерпретацию тому что пытаемся понять. Но что такое интерпретация? В логике интерпретацией называют приписывание значений исходным символам формального исчисления, благодаря чему все выражения этого исчислений приобретают смысл и игра с символами превращается в язык, описывающий некоторую область объектов. Возьмем, например, выражение «А В». О чем оно говорит? До тех пор пока мы не дали интерпретацию, оно лишено содержательного смысла, это просто три символа, написанные один за другим слева направо. Можно интерпретировать наши символы: пусть А и В обозначают события, а — следование событий во времени. Тогда наше выражение приобретает смысл: «Событие А произошло раньше чем событие В». Можно интерпретировать как отношение причинной связи. В такой интерпретации наше выражение будет означать: «Событие А причинно влечет событие В».

Здесь важно обратить внимание на то, что если речь идет об интерпретации, то подразумевается, что мы имеем дело с неинтерпретированным, т. е. лишенным смысла, материалом. Если материал осмыслен, его не нужно интерпретировать. Приняв, что понимание представляет собой интерпретацию, а интерпретация наделяет смыслом лишенный его материал, мы получим вывод о том, что понимание есть придание, приписывание смысла тому, что мы понимаем. Это основной вывод всех предшествующих рассуждений.

В разговорном языке слово «понять» имеет два разных смысловых оттенка: «понять» иногда означает «усвоить смысл», «постигнуть содержание», но это слово употребляется еще в значении «осмыслить», «истолковать», «интерпретировать», «придать смысл». Герменевтика, как кажется, не различает этих оттенков и ориентируется в основном на первое употребление. Для методологии науки, в частности естествознания, более важным представляется именно второе употребление.

Понимание, т. е. придание смысла понимаемому материалу, осуществляется гипотетико-дедуктивным способом6. Материал, как правило, допускает множество интерпретаций, мы выбираем одну из них или изобретаем новую. Пытаясь, например, перевести фразу с иностранного языка на русский, мы начинаем с установления значений слов, из которых она состоит. В словаре обычно дается несколько различных значений. Если у нас нет никакого предварительного представления о смысле фразы, мы выбираем любое из них, а затем смотрим, как выбранное значение согласуется со значениями других слов — получается ли осмысленная фраза на русском языке. Опираясь на постепенно складывающийся смысл всей фразы, мы уточняем значения отдельных слов и благодаря этому уточняем смысл всей фразы. Это и есть «герменевтический круг»: чтобы понять целое, мы должны понять элементы, но понимание отдельных элементов определяется пониманием целого, То же самое можно описать иначе: мы выдвигаем гипотезу о том, какое значение следует приписать некоторому слову; затем проверяем эту гипотезу, рассматривая остальные слова, корректируем ее, если первоначально избранное значение не вполне согласуется со смыслом всей фразы, и останавливаемся, достигнув соответствия значений отдельных слов и фразы в целом. Точно так же действует и актер: он начинает с некоторой интерпретации образа, а затем проверяет, согласуется ли эта интерпретация со всем текстом пьесы и с интерпретациями .других ее персонажей. В процессе этих проверок он корректирует и уточняет свою первоначальную интерпретацию.

Здесь напрашивается вопрос: не можем ли мы ошибиться при выборе интерпретации? Можно ли вообще говорить о «правильной» или «неправильной» интерпретации? Допустим, у нас есть некоторый текст. Автор текста придал ему определенную интерпретацию. Не обязаны ли мы потребовать, чтобы интерпретации текста другими людьми совпадали с интерпретацией автора, и только в этом случае говорить о «правильном» понимании? Небольшое размышление показывает, что такое требование неприемлемо. Единственное, чего мы можем требовать,— это чтобы наша интерпретация согласовалась со всеми данными, т. е. смысл, приписываемый нами отдельным словам, должен согласоваться с содержанием текста в целом, а интерпретация текста находилась в соответствии с другими текстами того же автора, с данными его биографии, с событиями общественной и культурной жизни его эпохи. Интерпретация автора является одной из возможных, и если нам удалось дать интерпретацию, соответствующую всем имеющимся данным, то она ничуть не менее правомерна, чем интерпретация автора. На его возражения против нашей интерпретации мы можем ответить, что он сам как следует не понимает того, что написал. Кто сталкивался с критиками и редакторами, тот знает, что такое случается довольно часто.



3. Основа понимания


Смыслы, которые индивид приписывает объектам понимания, он черпает из своего внутреннего мира — мира индивидуального сознания, образующего основу понимания. Этот мир формируется на основе языка и чувственных впечатлений и включает в себя наглядные и абстрактные образы, связи между ними, знания, верования индивида, его морально-этические нормы. В этот мир наряду с образами реальных и чувственно воспринимаемых вещей входят представления об абстрактных объектах. Они соседствуют с образами созданными воображением художников и поэтов, причем зачастую более яркими и полнокровными, чем образы реальных людей и предметов. В нем звучит вся музыка, слышанная и любимая нами. И все образы этого мира теснятся вокруг единого центра, дающего им жизнь,— индивидуального «я», которое связано с каждым элементом определенным оценочным отношением. Одни образы дороги, приятны нам, другие отвратительны, третьи оставляют равнодушными. Направленный луч сознания высвечивает отдельные фрагменты этого мира, оставляя в тени все остальное. Внутренний мир подвижен как пламя: каждое новое воздействие извне, новое впечатление, мысль заставляют его дрожать и колебаться. И весь он — насыщенный звуками, играющий красками, улыбающийся или сумрачный, необозримый и изменчивый как море — весь он сверкает и переливается под солнцем нашего «я»!

Назовем этот мир индивидуального сознания «индивидуальным смысловым контекстом». Индивидуальный контекст можно представить как систему взаимосвязанных смысловых единиц, содержание которых определено их местом в контексте, т. е. их связями с другими единицами и отношением к индивидуальному «я». Встречаясь с языковыми выражениями, текстами, предметами культуры, явлениями природы, индивид как бы включает их в свой внутренний контекст, ассоциируя с ними те или иные смысловые единицы: и таким образом придает им интерпретацию, наделяет их смыслом.

Здесь, правда, перед нами встает проблема, которую вполне осознавал уже Г. Риккерт. Если каждый индивид обладает своим собственным смысловым контекстом и контексты разных индивидов различны, если, далее, интерпретация и смысл всех вещей определяются индивидуальным контекстом, то разные индивиды всегда будут придавать одним и тем же словам, одним текстам и предметам разные содержания и смысл. И мы видели, что это действительно имеет место. Но как же тогда возможна коммуникация? Как согласовать этот плюрализм интерпретаций с тем очевидным фактом, что люди в общем как-то понимают друг друга, часто могут договориться между собой, действуют совместно?

Решение этой проблемы следует искать в анализе природы индивидуального смыслового контекста. Этот контекст, или духовный мир личности, представляет собой отражение реального мира, в котором мы живем. А этот мир один для всех. Поэтому индивидуальные контексты разных_ людей, будучи отражениями одного действительного мира, должны быть сходны между собой как сходна и физиологическая организация разных индивидов.

Еще более важно то, что все мы члены одного общества, дети одной культуры. Овладевая в детстве языком, мы учимся наделять слова и предложения приблизительно одинаковым смыслом — тем, которым их принято наделять в данное время и в данном обществе. Повседневная практика, дающая нам обыденное, житейское знание вещей и явлений, в значительной степени у людей одинакова. Мы учимся по одним учебникам и усваиваем то, что открыли нам Евклид и Лобачевский, Коперник и Эйнштейн, Дарвин и Менделеев. Наша повседневная жизнь и повседневный труд замкнуты в одни и те же формы, мы ездим в автомобилях, отличающихся только номерными знаками, стоим в одних и тех же очередях, живем в типовых домах и квартирах. Общество прививает нам определенные правила поведения в тех или иных типичных ситуациях, внушает нам господствующие в данное время морально-этические нормы, навязывает одинаковые цели и стремления. В силу всего этого духовная жизнь отдельных индивидов и их смысловые контексты отличаются незначительно. Искры оригинальности, изредка вспыхивающие в людях, не могут серьезно помешать общению.

Тем не менее некоторые различия в индивидуальных контекстах все-таки есть, и их следует учитывать, говоря о понимании. Личный жизненный опыт у людей хотя во многом похож, но у каждого он имеет свои неповторимые особенности. Общественная культура для всех одна, но усваиваем мы ее по-разному и черпаем из разных источников: один оказывается эрудитом в области радиотехники, душу другого переполняют стихи, один полжизни копит деньги на «Жигули», другой полжизни изучает английский язык... Различия в воспитании, образовании, повседневной практике отдельных людей запечатлеваются в их индивидуальных контекстах. Сюда же добавляются и различия в жизненных целях и в отношении к внешнему окружению. Таким образом, смысловые единицы индивидуального контекста, хотя и образуются в результате усвоения индивидом культуры общества, не будут вполне тождественными у разных индивидов, включая в себя субъективный опыт, субъективное отношение к вещам и их оценку — то, что А. Н. Леонтьев обозначал понятием «личностного смысла». «...Общественно выработанные значения,— писал он,— начинают жить в сознании индивидов как бы двойной жизнью... Вот это-то обстоятельство и ставит психологию перед необходимостью различать сознаваемое объективное значение и его значение для субъекта. Чтобы избежать удвоения терминов, я предпочитаю говорить в последнем случае о личностном смысле»7.

Содержание каждой смысловой единицы индивидуального контекста можно представить в виде совокупности характеристик, в которых представлены знания, и убеждения индивида относительно соответствующего объекта, или, иначе говоря, связи данной смысловой единицы с другими единицами контекста и с индивидуальным «я». Приведенные выше соображения делают вполне естественной мысль о том, что характеристики смысловых единиц разделяются на две группы: общие, или социальные, и индивидуальные. Общие характеристики воплощают усвоенный индивидом опыт и знания общества, индивидуальные — его личный опыт, убеждения, отношение к вещам. Если единицы смысла обозначить через х, у,..., общие характеристики — через О1, О2, ..., индивидуальные — через И1, И2 ..., то любую единицу смысла можно представить в виде

1, …, Оm; И1, …, Иn} х,

причем в число характеристик О1,. ..., Оm; И1, ..., Иn войдут те, для которых индивид принимает утверждения типа Oi(х) (х есть Оi,) и Иj (х) (х есть Иj).

Каждое выражение языка, каждый предмет окружающего нас мира соединены множеством связей с другими выражениями, другими предметами. Эти связи отображены в энциклопедиях и учебниках, научных статьях и художественных произведениях, в правилах поведения и формах материальной практики, принятых в обществе. Совокупность всех связей, скажем некоторого слова с другими словами, можно назвать социальным контекстом, задающим социальный смысл, данного слова — полный набор общих характеристик. Овладевая культурой общества, индивид усваивает какую-то часть этого набора и добавляет к ней свое личное отношение — индивидуальные характеристики. Так образуются смысловые единицы индивидуального контекста. Возьмем, к примеру, какое-нибудь обычное слово, скажем «волк». В научной и художественной литературе можно встретить громадное количество различных утверждений, содержащих это слово. Они образуют контекст, задающий социальный смысл этого слова. Этот контекст говорит нам, что словом «волк» обозначают хищное животное, распространенное в средней полосе, живущее в лесах и степях, определенной величины, окраски и т. п. Сюда же добавляются различные метафорические значения: «волчья злоба»,. «жаден как волк», «выть по-волчьи» и т. п. Каждый индивид усваивает какую-то часть социального смысла слова «волк», образующую совокупность общих характеристик смысловой единицы его индивидуального контекста. Однако у каждого свое отношение к волкам: один видел их в зоопарке, другой сталкивался с ними в лесу, один мечтает купить шапку из волчьего меха, другой грустит о том, что с каждым годом уменьшается число этих «санитаров леса». Этот личностный смысл выражается в индивидуальных характеристиках соответствующей смысловой единицы. Поэтому, когда разные люди произносят или воспринимают слово «волк», они вкладывают в него отнюдь не одинаковый смысл.

Индивидуальный смысловой контекст представляет собой открытую систему, постоянно изменяющуюся на протяжении всей жизни индивида. Растут и изменяются его значения: индивид включает в свой контекст новые утверждения, отказывается от некоторых ранее принятых утверждений. Увеличивается его личный жизненный опыт, изменяется отношение к вещам, он ставит перед собой иные цели и т. п. Все это оказывает влияние на отдельные смысловые единицы и на контекст в целом. Взаимодействуя с действительностью, индивид накладывает на нее свой индивидуальный контекст и благодаря этому понимает ее, наполняя смыслом предметы и явления окружающего мира.



4. Взаимопонимание


В первом приближении процесс понимания можно описать просто: встречаясь с каким-либо объектом — словом, действием, предметом, индивид ассоциирует с ним некоторую смысловую единицу из своего индивидуального контекста и, таким образом, интерпретирует его, наделяет смыслом. Если ему это удается, индивид считает, что понял объект. Когда индивид не может интерпретировать объект, наделить его смыслом, он считает, что не понял объект. Вот, к примеру, перед нами предмет — довольно увесистая пачка бумаги, переплетенная и покрытая пятнами типографской краски. Мы смотрим и ассоциируем с данным предметом такой смысл: это книга, у которой есть автор, она несет определенную информацию и т. п., короче говоря, все свои представления о книге. А вот какой-нибудь абориген Новой Гвинеи может не понять этого или понять по-своему.

Из того, что в процессе понимания индивид сам приписывайте смысл объекту, вовсе не следует, что всякое понимание в равной степени приемлемо. Важно, какой именно смысл приписывается. Интерпретация объекта всегда носит гипотетический характер и может быть пересмотрена. Когда это случается, мы говорим, что не поняли объекта или поняли его неправильно. Например, прогуливаясь ночью по дороге, вы можете куст принять за человека и испугаться. Темный предмет на краю дороги вы осмысливаете, интерпретируете — человек! И сразу же начинаете проверять свою интерпретацию, искать ей подтверждение (или опровержение): приближаетесь, всматриваетесь, ждете определенных движений и т. п. Постепенно вы обнаруживаете, что первоначальная интерпретация неверна и отказываетесь от нее. В связи с этим можно вспомнить рассказ Куприна «Ужас», в котором таможенный чиновник встречает на дороге замерзшего купца и принимает его за дьявола. Козлиная бородка, острым углом изломанные брови, саркастическая усмешка на худом, длинном лице — эти традиционные атрибуты образа дьявола подтверждали интерпретацию. Потрясение оказалось настолько сильным, что чиновник весь поседел и едва не умер.

Если же все наличные данные согласуются с нашей интерпретацией, то мы на ней останавливаемся и считаем, что поняли объект. Вполне возможно, что другой человек предложит иную, свою интерпретацию, также согласующуюся с имеющимися данными. Он понимает объект иначе, придает объекту иной смысл. Однако вопрос о том, чье понимание лучше или более правильно, можно обсуждать столь же долго, сколь и бесполезно. Без новых данных ответить на него нельзя.

Теперь обратимся к наиболее интересной и важной проблеме: как возможно взаимопонимание между людьми? Развитая здесь концепция позволяет дать два ответа на этот вопрос: один — более грубый и простой, на уровне индивидуальных контекстов; другой — несколько более тонкий на уровне смысловых единиц. Первый ответ: взаимопонимание обеспечивается сходством индивидуальных смысловых контекстов. Чем более похожи смысловые контексты двух индивидов, тем легче и лучше они понимают друг друга, ибо придают словам и вещам близкий смысл. Здесь мы можем говорить о следующем диапазоне возможностей.

а) Индивидуальные смысловые контексты двух людей совершенно различны и не имеют ни одного общего элемента. Это означает, что такие индивиды всегда будут придавать словам и вещам разный смысл и взаимопонимание будет равно нулю. Это, конечно, предельный случай, некоторое представление о котором могут дать попытки контактов с мыслящим океаном в «Солярисе» Ст. Лема. Во всяком случае, в земных условиях такое вряд ли возможно.

б) Смысловые контексты двух людей частично совпадают, т. е. имеют некоторые общие элементы. Именно это чаще всего встречается в жизни. Степень взаимопонимания определяется величиной совпадающей части. Когда индивиды приписывают объектом смысл, обращаясь к общей части их смысловых контекстов, они понимают друг друга; когда же они берут смысловые единицы из несовпадающих частей своих контекстов, взаимопонимание нарушается.

в) Смысловой контекст одного индивида полностью включается в смысловой контекст другого индивида. Тогда индивид с более широким смысловым контекстом вполне понимает индивида с более узким контекстом, но последний не всегда понимает первого. Эта ситуация до некоторой степени моделирует отношения между родителями и детьми: родитель всегда и вполне понимает слова и поведение своего ребенка, но ребенок часто не может понять поведения и разговоров взрослых.

г) Наконец, последняя возможность: смысловые контексты двух индивидов полностью совпадают. Такие индивиды всегда во всем и вполне будут понимать друг друга, ибо будут придавать словам, вещам, поступкам один и тот же смысл.

Перечисленные варианты дают некоторое представление о возможностях взаимопонимания, но чрезмерно огрубляют реальные взаимоотношения. В действительности ситуации а), в) и г), по-видимому, не встречаются и представляют собой упрощенные идеализированные схемы. Обогащения этих схем можно достигнуть за счет перехода на уровень смысловых единиц. При этом мы будем говорить не о взаимопонимании вообще, а о взаимопонимании в некоторой конкретной ситуации, относительно отдельных вещей, слов, поступков. Пусть, скажем два индивида А и В употребляют одно языковое выражение или рассматривают какой-то поступок. Индивид А ассоциирует с данным выражением смысловую единицу, обладающую общими характеристиками ОА1, ОА2, …, ОАк и индивидуальными характеристиками ИА1, ИА2, …, ИАl. В то же время смысловая единица, ассоциируемая В с тем же выражением, в его контексте обладает набором характеристик ОВ1, ОВ2, …,ОВm; ИВ1, ИВ2, …, ИВn. Что при этом может оказаться?

аа) Ни одна из характеристик ОА1, ОА2, …, ОАк; ИА1, ИА2, …, ИАl не совпадает с характеристиками ОВ1, ОВ2, …,ОВm; ИВ1, ИВ2, …, ИВn. Эта ситуация вполне реальна. Ясно, что индивидуальные характеристики могут совершенно не совпадать. Но могут не совпадать и общие характеристики. «Полный» социальный смысл выражения может включать как ОА1, ОА2, …, ОАк так и ОВ1, ОВ2, …,ОВm плюс еще некоторые характеристики, не известные ни тому, ни другому. Но один черпал свои знания, скажем, из работ по физике, а другой — из работ по биологии, но в учебник химии они оба не заглядывали. Так и получилось, что смысловые единицы, ассоциируемые А и В с некоторым выражением, оказались совершенно различными. Ясно, что при этом никакого взаимопонимания между А и В относительно данного выражения быть не может. В один и тот же набор знаков они вкладывают совершенно разное содержание. Здесь, в сущности, можно говорить об омонимии: употребляя слово «ключ», например, один имеет в виду тот ключ, которым он открывает дверь своей квартиры, а другой — тот родник в лесу, из которого он пил прошлым летом.

бб) Некоторые из характеристик ОА1, ОА2, …, ОАк совпадают с характеристиками ОВ1, ОВ2, …,ОВm (при полном несовпадении индивидуальных характеристик).

вв) Все общие характеристики смысловых единиц, ассоциируемых индивидами А и В с некоторым языковым выражением, совпадают (при том же условии, что и в бб).

Эти две ситуации являются, несомненно, наиболее распространенными. Мы учимся в общем на одних и тех же контекстах и привыкаем приписывать словам и вещам приблизительно одинаковый смысл. Непонимание появляется лишь тогда, когда речь заходит о различающихся характеристиках ОАi и ОВj. Чем больше таких различающихся характеристик, тем меньше взаимопонимание. Если их нет совсем, то мы имеем полное взаимопонимание на общем, или социальном, уровне.

Конечно, это взаимопонимание, и в большинстве случаев иного нам и не требуется — в большинстве, но не во всех случаях. Понимать так друг друга могут и совершенно посторонние люди, случайные попутчики на дороге жизни, которым безразлична внутренняя жизнь друг друга. Так понимает вас продавец магазина или работник ЖЭКа, к которому вы пришли за справкой. В обыденной жизни мы даже не называем это взаимопониманием. От подлинного взаимопонимания мы требуем чего-то большего — какой-то духовной близости между людьми. Если такой близости нет, то нет и понимания. Это хорошо показано в одном из рассказов Сомерсета Моэма, в котором речь идет о юноше, уехавшем на острова Океании добывать общественное положение и богатство. Через несколько лет он встречается со своим бывшим другом, приехавшим узнать, чего ему удалось добиться. Бывшие друзья разговаривают и, по сути дела, не понимают друг друга. Т. е. понимают, конечно, но на каком-то «внешнем», если можно так выразиться, уровне, а чуть глубже — полная взаимная глухота. «Для того ли мы родились на свет,— рассуждает главный герой перед недоумевающим приятелем,— чтобы спешить на службу, работать час за часом весь день напролет, потом спешить домой, обедать, ехать в театр? Так ли я должен проводить свою молодость? Ведь молодость коротка, Бэйтмен? А когда состаришься, чего тогда ждать? Утром спешить из дому на службу и работать час за часом весь день напролет, а потом снова спешить домой, обедать, ехать в театр? Если сколачивать состояние, быть может, оно того и стоит,— не знаю, это зависит от характера; ну а если ты не стремишься к богатству, тогда чего ради? Я большего хочу от жизни, Бэйтмен.

— Что же тогда ты ценишь в жизни?

Боюсь, ты станешь смеяться надо мной. Красоту, правду и доброту»8. Собеседников разделяет разное отношение к жизни, ее ценностям, что и порождает взаимное непонимание.

гг) Некоторые индивидуальные характеристики ИА1, ИА2, …, ИАl совпадают с характеристиками ИВ1, ИВ2, …, ИВn. Это происходит в тех случаях, когда у двух индивидов отношение к вещам и явлениям в значительной степени одинаково. Сходны их жизненные цели, морально-этические нормы, представления о прекрасном и безобразном, вкусы и т. п. Редко, но так бывает, и тогда слово, жест, взгляд, даже молчание другого человека нам столь же понятны, как свои собственные. Правда, из природы индивидуальных характеристик вытекает, что до конца они не могут совпасть, как не могут полностью совпасть жизненный опыт, знания, склонности и вкусы двух разных индивидов. Поэтому сколь бы близкими ни были два человека, у каждого на дне души всегда остается осадок, неуловимый для другого. «Полное» взаимопонимание в этом смысле невозможно. Даже один и тот же человек сегодня уже не может вполне понять себя вчерашнего.

Кратко резюмируем сказанное. Главная мысль состоит в том, что «понять» означает не «усвоить» смысл, а «придать», «приписать» его. Эту мысль мы и пытались развить. Основой понимания, т. е. тем источником, который снабжает нас интерпретациями и смыслами, является индивидуальный смысловой контекст, представляющий собой систему взаимосвязанных смысловых единиц. Индивидуальный контекст формируется в результате усвоения индивидом культуры общества и личного жизненного опыта. Поэтому смысловые единицы складываются из характеристик двух видов: общих и индивидуальных. В процессе понимания языковых выражений, актов поведения, вещей мы ассоциируем с ними некоторую смысловую единицу из индивидуального контекста. Взаимопонимание двух индивидов обеспечивается частичным совпадением их индивидуальных контекстов или характеристик тех смысловых единиц, которые они ассоциируют с объектами.

Определенное таким образом понятие понимания может быть включено в методологию как общественных, так и естественных наук.






1 См., например, работы Г.-Г. Гадамера, Э. Бетти, П.Уинча и др., а также: Dia1есtiса. 1979. Vol. 33, № 3/4.

2 О герменевтическом истолковании понятия понимания см.: Гайденко П. П. Философская герменевтика и ее проблематика // Природа философского знания: Обзор. М., 1975. Ч. 1.

3 Даже те авторы, которые говорят о «понимании природы», используют понятие понимания только в этом смысле. См.: Васильева Т. В., Панченко А. И., Степанов Н.И. К постановке проблемы понимания в физике // Вопр. философии. 1978. № 7; Филатов В. П. К типологии ситуаций понимания // Там же. 1988. № 6.

4 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., 1958. 4.002.

5 См.: Бояджиев Г. От Софокла до Брехта за сорок театральных вечеров. М., 1981. С. 100-116.

6 Об использовании гипотетико-дедуктивного метода в процессе понимания см.: Follsdal D. Hermeneutics and the hypothetico-deductive method // Dialectica. 1979. Vol. 33, 3/4. P. 319—336.

7 Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1978. С. 145.

8 Моэм С. Рассказы. М., 1979. С. 88—89.





СОДЕРЖАНИЕ


Предисловие 3

Никифоров А. Л. (СССР) Семантическая концепция понимания 4

Ивин А. А. (СССР) Средневековый стиль мышления и «нормальная наука»: внешние ценности научной теории 18

Бургин М. С., Кузнецов В. И. (СССР) Уровни теоретичности в естественнонаучном знании. Введение 31

Зелен И. (Чехословакия) Об изменениях логико-онтологических оснований современной науки 42

Горский Д. П. (СССР) О некотором способе введения понятий в «Капитале» К. Маркса 53

Шош В. (Венгрия) О несоизмеримости некоторых гносеологических метаутверждений 62

Славков С. (Болгария) Математика и познание: гносеологические и логико-методологические проблемы 73

Субботин А. Л. (СССР) Органон содержательного мышления 84

Вуйцицкий Р. (Польша) Три рода логики 92

Пятницын Б. Н. (СССР) Логика как модель 94

Вессель X. (ГДР) Принцип универсальности или принцип терпимости? (Критические заметки об интуиционистской концепции логики) 101

Дёллинг Э. (ГДР) Экзистенциальные высказывания и их анализ в логике и философии 115

Ивлев Ю. В. (СССР) Некоторые нерешенные проблемы содержательной семантики модальной логики 124

Вуттих К. (ГДР) О структуре эпистемических высказываний 128

Герасимова И. А. (СССР) Личностное знание и логическая семантика 138

Хаваш К. Г. (Венгрия) Паранепротиворечивые логики и диалектика 149

Новоселов М. М. (СССР) О различных абстракциях тождества неразличимых 160

Бирюков Б .В., Бирюкова Л. Г. (СССР) О становлении конструктивного подхода в математике и логике (Вклад Германа и Роберта Грассманов) 172

Петров С. (Болгария) Внутренняя логика развития научных идей: от ретроспекций к компьютерным программам 186

Дянков Б. (Болгария) Экспликативные и репрезентативные функции научных языков 197





Сайт создан в системе uCoz